Некоторые улицы были зарезервированы исключительно для евреев. Они представляли еврейский квартал, состоящий из нескольких улиц в третьем округе Львова, например, улицы Паниньска, Вонска, Огродница, Слонецка и другие. Мы жили там в страхе и страдали от постоянной агонии. За две недели до депортации люди говорили о предстоящей катастрофе повсюду. Мы уже знали, что означает слово «переселение». Было сказано, что одному из рабочих удалось убежать из отряда смерти в Белеке - одного из тех, кто построил палаты в начале существования лагеря смерти, и он говорил о «бане», которая на самом деле является зданием был с газовыми камерами.

Он предсказал, что из тех, кто был принужден силой, никто не вернулся. Было также сказано, что один из украинцев, обвиняемых в убийстве евреев, рассказал своей девушке, что происходит в Белеке. Его испуганная подруга считала своим долгом распространять это слово и предупреждать проклятых. Итак, к нам пришли новости о Белеке.

Легенда о Белеке стала истиной, которая потрясла нас страхом. Ранним утром охранники заблокировали все дороги, ведущие из района. Украинская милиция охотно помогала им. Две недели назад генерал-майор Кацман, главный преступник Львова и Восточной Малой Польши, уже тратил на некоторых работах штампы. Некоторые работодатели также получили штампы в полицейском участке на площади Смолки. Было всего несколько «счастливых». Большинство из их смертного страха искали какую-то форму спасения, прятались или убегали.

Тем временем патрули в течение нескольких дней искали дом за домом, контролируя каждое укрытие, каждое укрытие. Некоторые гестапо узнавали марки, но другие этого не делали; те, у кого не были штампы, и те, чьи марки не были признаны, вытаскивали из своих домов силой - даже не позволяли брать с собой какую-то одежду или кусок хлеба. Затем гестапо собрало толпы людей, а те, кто сопротивлялся, получили пулю в голове. Гестапо пнул в дверь, нашел меня в каком-то укрытии, ударил меня хлыстом по голове и увез меня.

Они все нас так сильно набросились на трамваи, что мы не могли двигаться или дышать, а нас отвезли в лагерь Яновска. Они собрали нас в узком кругу на большом лугу - мы были. Нам пришлось сесть, и было запрещено стоять, двигаться или даже двигать ногой или рукой. На нас указала прожектор с сторожевой башни. Мы были окружены вооруженными преступниками и сидели невероятно близко друг к другу, все вместе, молодые и старые, женщины и дети всех возрастов.

Несколько выстрелов точности были уволены - кто-то встал, может быть, ему захотелось выстрелить. Поэтому мы сидели всю ночь. Ни дети, ни женщины не плакали. В шесть часов утра они приказали нам выйти из влажной травы и сформировать группы из четырех человек, а длинные очереди проклятых отправились на станцию ​​Клепаров. Гестапо и украинцы окружали нас в плотных рядах. Они убедили нас на пандус станции. На рампе уже ждал длинный грузовой поезд. Открылись двери грузовых вагонов. Люди гестапо стояли по обе стороны от дверей - по две с каждой стороны с хлыстами в руках - и избивали всех, кто попал, лицом и головой.

Люди гестапо избивают без исключения людей. У всех нас были раны на лицах и ударах на наших головах. Женщины всхлипывали, дети плакали и прижимались к матерям. Среди нас были женщины с младенцами. Когда нас вел беспощадный избивающий гестапо, мы наткнулись друг на друга. Вход был высокий, и люди должны были подняться и оттолкнуть друг друга - мы спешили сами, мы хотели с этим справиться. Человек гестапо с пулеметом сидел на крыше каждого автомобиля. Гестапо избивало людей и оставляло по ста каждому из вагонов.

Все произошло так быстро, что потребовалось не более часа, чтобы загрузить несколько тысяч человек. Наконец, они запечатали вагоны. Втиснувшись в массу дрожащих людей, мы стояли близко друг к другу; практически друг к другу. Было душно и жарко - мы почти сошли с ума. Ни одной капли воды, ни крошек хлеба. Поезд начал двигаться в восемь часов утра. Поезд был быстрым, но мы чувствовали себя очень медленно. Трижды он занимал: в Куликове, Лолкеве и Раве Руске. Возможно, потребовались остановки для регулирования движения поездов.

В то время как поезд остановился, гестапо вышло с крыш и помешало кому-либо подойти к поезду. Они не позволили нам ни на одну каплю воды, что люди из милосердия хотели пробраться через небольшое окно, закрытое тем, кто упал в обморок от жажды. Мы знали, что мы собираемся умереть, чтобы ничто не могло нас спасти; мы были безразличны, даже не стонали. Мы все только подумали об одном: о возможности побега. Казалось, можно открыть двери других автомобилей, поскольку мы слышали выстрелы, которые стреляли по эскапистам каждые несколько минут.

Никто никому ничего не сказал, никто не утешал плачущих женщин, никто не мешал детям рыдать. Мы все это знали: мы отправились в безопасную и страшную смерть. Мы желаем, чтобы это было уже закончено. Может, кому-то удалось убежать. К полудню поезд достиг станции Белец. Вокруг него были коттеджи. Гестапо жило в этих маленьких домах. На станции Белец поезд отключил основную линию до трассы, которая пробегала еще на один километр и вошла прямо через ворота лагеря смерти. Украинские железнодорожники также жили недалеко от станции Белец; Было небольшое почтовое отделение.

Он сел на поезд и отвез его прямо в лагерь. Чтобы добраться до лагеря, потребовалось две минуты. Трасса проходила через поля. С обеих сторон было открытое пространство, там не было ни одного здания. Немец, который выехал на поезд в лагерь, вышел и «помог». Он кричал и разбрасывал ресницы, чтобы выгнать людей с поезда. Он лично вошел в каждую машину и проверял, остался ли кто-нибудь в ней. Когда поезд был пуст и контролировался, он дал знак своим флагом и выгнал поезд из лагеря.

Никто не мог оставаться там. Гражданские лица, которые случайно вошли, были расстреляны. Поезд отправился на площадь около квадратного километра, окруженную колючей проволокой на два метра. Провод не был под напряжением. Мы проехали через широкие деревянные ворота с колючей проволокой, прикрепленной к ней на площади. Рядом с воротами был барак с часовым с телефоном. Когда поезд прошел через ворота, охранник закрыл его и пошел в казарму. А потом «прием поезда» состоялся. Они избивают людей хлыстами и прикладами.

Двери автомобилей были на метре над землей, и все, кого изгнали, как молодые, так и старые, должны были спрыгнуть на землю. Они сломали руки и ноги. Дети болят друг друга, все падают, они грязные, измученные и в панике. Это были надзиратели существующего еврейского отряда смерти в лагере. Они были одеты нормально и не имели значков в лагере. Больные, старые и молодые, и все остальные, кто не мог ходить без посторонней помощи, были заложены на носилках и помещены на край огромных гробниц. Человек гестапо Иррман застрелил ее там, а затем ударил ее в могилу прикладом винтовки.

Иррман был специалистом, когда дело доходило до убийства стариков и маленьких детей - он был высоким гестапо-мужчиной, темноволосым и красивым, с нормальным выражением лица. Он жил, как и другие в Белеке, на вокзале, в маленьком домике, в одиночестве и, как и другие, без семьи или жены.

Он появился в лагере рано утром, провел весь день там и позаботился о транспорте смерти. Как только народ был выгружен, их собрали на площади, окруженной вооруженными аскарами, - и Иррман произнес речь. Иррман говорил очень громко и ясно: «Теперь вы купаетесь, а потом вас отправят на работу». Все успокоились и были удовлетворены тем, что теперь они должны работать. Это был момент надежды и заблуждения. На мгновение люди дышали. Вся толпа продолжалась молча, мужчины прямо через площадь в здание, на котором написано большими буквами: «комнаты для купания и ингаляции».

Женщины шли двадцать метров до большой хижины. Женщин и девушек сбривали волосы в этих бараках. Они вошли, не зная, почему их привели в это. Тишина и тишина продолжались некоторое время. Все пошли - за исключением нескольких мужчин, которые были отобраны в качестве необходимых квалифицированных рабочих. Все они пришли к определенной смерти. Маленькие девочки с длинными волосами были выбриты, а самые маленькие девочки, у которых были едва ли волосы, пошли прямо в палаты с мужчинами.

Внезапно, без промежуточной стадии между надеждой и абсолютным отчаянием, мы услышали хныканье и визг. Многие женщины были охвачены безумием. Но многие другие женщины спокойно умирали, особенно молодые девушки. Когда они подталкивали женщин вперед и хлестали их голыми и бритыми, как скот, мяснику, не считая их, быстрее и быстрее - люди уже умерли в камерах.

Потребовалось около двух часов, чтобы побрить женщин, и потребовалось столько же времени, чтобы подготовить и совершить убийство. Женщины, которые не желали входить, были заколоты в тело аскарами со штыком, кровь текла, и поэтому их ввели в ад. Машина пробежала двадцать минут, и через двадцать минут было очень тихо.

Мы потянули тела людей, которые недавно были живы; мы использовали кожаные ремни, чтобы вытащить их на огромные, ожидающие массовые захоронения, и оркестр играл по пути. Он играл с утра до вечера. Район был посередине молодого соснового леса. Лес был плотным - чтобы еще больше уменьшить количество света, одно дерево было привязано к другому; таким образом, плотность зеленого цвета была увеличена вокруг места камер. Позади них была песчаная улица, где тащили тела. Немцы выложили тротуар, на котором была заложена листва.